«Обнять меня конь не мог, но казалось, что очень этого хотел»

Вы признаны сотрудником года в ФОМе, получили награду с формулировкой «За самоотверженность». Ожидали услышать свое имя?

Не ожидала. Хотя когда непосредственно перед корпоративом, на котором состоялась церемония награждения сотрудников, коллеги попросили меня обязательно приехать на него, я сложила два и два. И все равно – получить награду самой первой среди коллег было очень неожиданно и приятно. Вот только не уверена, что название номинации соответствует мне.

Почему же? Мы с вами разговариваем в выходной, а вы занимаетесь программированием анкеты.

В ФОМе программированием анкет занимаюсь только я. Сейчас у нас идет телефонный опрос, поэтому ко мне приходит вал анкет. Я стараюсь равномерно распределять нагрузку, поэтому часть работы приходится делать в выходные и праздники, ведь не сделать ее нельзя. Но я люблю программировать анкеты именно в выходные, когда никто не дергает по другим рабочим вопросам и я могу сосредоточиться. Коллеги знают об этом и обычно присылают мне анкеты именно под выходные. Мне так удобно. И мне очень нравится эта работа.

Кстати, я занялась ей неожиданно для себя. В 2020 году, когда из-за пандемии мы перешли на удаленку, а face-2-face-опросы были заменены телефонниками, Алексей Владимирович Чуриков (директор Департамента опросов населения. – Примеч. ред.) поручил мне программирование телефонных анкет. Прежде я ничем подобным не занималась, более того, я совсем не программист. А это не механическая работа по переносу вопросов в программу, там нужно еще и разбираться в языке программирования С++. Поначалу было страшно, но постепенно втянулась. Выяснилось, что у меня неплохое логическое мышление. Наверное, это результат учебы в математическом классе в школе – преподаватели у нас были фантастические. Благодаря им у меня сформировалось умение разбираться в сложных вещах. Так что эта работа – хорошая тренировка мозга для человека, которому за 60. Ну и очень интересная. Мне нравится возиться с анкетами. Всякий раз, когда я смотрю на результат своей работы, радуюсь как ребенок.

Поэтому меня сложно назвать самоотверженной. Это слово предполагает героизм, а он не связан с удовольствием. Я же занимаюсь тем, что мне нравится. В удобное для меня время. Переход на удаленку дал такую возможность. Теперь, когда не надо тратить на дорогу в офис по три часа в день, я могу работать хоть до двух часов ночи. Разве что в обеденное время – с 14:15 до 15:15 – я не возьму трубку. Потому что гуляю с собакой и держу поводок обеими руками. В остальное время я абсолютно свободна для работы.

Справедливо ли сказать, что работа для вас – больше чем работа, это уже образ жизни?

У меня была такая активная и местами даже экстремальная жизнь, с массой острых ощущений, что сейчас хочется просто спокойствия. Мне часто говорят: «Ира, отдохни, переключись, съезди куда-нибудь», а я не хочу. Наверное, у меня просто наступил предел насыщения сильными эмоциями. Раньше я и представить себе не могла, что буду с удовольствием ездить на дачу, а сейчас мне ничего другого и не надо. Мне нравится там жить и работать в тишине и покое.

Вы удивитесь, но у меня никогда не было желания посмотреть мир. Несколько лет назад, когда это еще было возможно, родные едва ли не силой вывезли меня на Канары. Конечно, было интересно зайти в океан. С морем не сравнить – океан и ведет себя совсем иначе, не бывает спокойным, и цвет воды у него совершенно другой. Увидеть потрясающий вулкан Тейде, где снимали множество фильмов. Сходить в замечательный зоопарк, в котором можно пообщаться с животными. Но стремления побывать в разных странах, несмотря на то что я закончила архитектурный институт, чтобы посетить какой-нибудь Колизей, у меня никогда не было. Возможно, дело в воспитании или потому что раньше не было такой возможности. Многие говорят, что в 1980–1990-е мы плохо жили. А я считаю, что мы жили очень хорошо. И у меня не было желания вырваться из страны.

Но все же время было не самое благополучное.

Время было голодное. Но при этом все было. 1990-е, у меня день рождения. В моей однушке на Каховке огромный стол во всю комнату ломился от еды. Потому что все приносили все, что дома было, и дружно готовили. Помню, я тогда сациви делала – грузины знакомые рецептик подкинули.

Да и на праздники, когда студентами собирались у меня, не голодали. В магазинах было пусто – одна вареная колбаса, но каждый приносил что-то из еды. Однажды друзья достали видеомагнитофон – и мы смотрели американские фильмы. Тогда это было запрещено, но мы втихую смотрели боевики с Брюсом Ли и «Коммандос». Эти фильмы у меня до сих пор вызывают ностальгию по тому времени.

Почему в то переходное время вы выбрали МАРХИ?

После математического класса я была в полной уверенности, что пойду в технический вуз. Мама (Нелли Киселева – ветеран ФОМа. – Примеч. ред.) предложила совместить техническое образование с моей любовью к рисованию. Я с детства рисовала, но исключительно для удовольствия, никакой художественной школы у меня за плечами не было. Маме, видимо, кто-то рассказал про МАРХИ, и мы решили поступать туда. Не было ни друзей в архитектурной среде, ни знакомых в МАРХИ, ни подготовки. Я пошла на курсы по черчению, оно в МАРХИ очень специфическое, не имеет ничего общего с другими техническими вузами. Общеобразовательные предметы я сдала хорошо, но провалила черчение и получила тройку по рисунку. Маму это возмутило, и мы пошли подавать апелляцию. В институте встретили такого же неудачливого абитуриента. Он рассказал, что преподаватели показали ему рисунок со словами: «Посмотрите, вот это твердая тройка. А ваша работа не соответствует этому уровню». Когда мы зашли в кабинет, то увидели мой рисунок. Это его показывали в качестве примера твердой тройки. Апеллировать после такого не имело никакого смысла. А я заупрямилась и решила поступать на следующий год.

Говорят, вы оказались в МАРХИ благодаря Илье Борисовичу Мучнику.

Мама работала вместе с Ильей Борисовичем в Институте проблем управления. Они были в одной компании, очень дружной. Регулярно ходили в походы, сплавлялись на байдарках, ну и я с ними моталась постоянно.

Сама я этого не помню, но мама рассказывала, что после того, как я не поступила в МАРХИ, она пожаловалась Илье Борисовичу – мол, надо бы меня туда пристроить. Он сказал: «Нет проблем» – и пошел в институт. Поочередно заглядывал во все двери и спрашивал: «Вам нужна девочка?» В деканате факультета ЖОС (жилищно-общественное строительство) ему ответили, что нужна. Так я попала на работу в МАРХИ, но это никак не помогло мне поступить туда.

Вторая попытка была успешной?

Нет. Несмотря на то что я целый год занималась с преподавателем по рисунку и черчению, который готовил именно в МАРХИ. Мне поставили пять с минусом только потому, что нужно было кого-то взять на мое место. Тем временем в деканате начались сокращения, и я перешла работать в вычислительный центр МАРХИ. А через год, с третьей попытки, поступила, сдав все экзамены с превышением баллов. И с третьего курса ушла на факультет теории и истории архитектуры. Там мне показалось интереснее, потому что чертить оказалось скучно.

Я вспоминаю институт с теплотой. Например, в МАРХИ было принято с первого курса помогать дипломникам чертить их дипломные работы. За просто так. Это называлось «рабство». Никто никого не заставлял – все сами охотно шли на это. Чертили в просторных комнатах на огромных подрамниках размером метр на метр, общались с другими студентами. Это была тусовка, в которой все друг другу помогали. И когда я готовила свой диплом, мне помогали люди, которые уже закончили МАРХИ. Тоже бесплатно.

Что вам дал МАРХИ для жизни?

Я как раз недавно об этом думала. Благодаря МАРХИ я разбираюсь в живописи. У меня по рисунку и живописи были пятерки, и все мои работы по живописи забрали в фонд института. Не знаю, хранятся ли они там до сих пор, но примерно год назад я подумала, что зря в свое время отдала их, нужно было хотя бы некоторые оставить себе. МАРХИ дал мне эстетическое образование. Специфическое черчение, когда нам приходилось чертить Храм Василия Блаженного в разрезе по памяти, сформировало навык структурировать увиденное. На экзаменах я закрывала глаза и видела перед собой купола. А сегодня я форматирую анкеты и рассматриваю их как картину. Оцениваю расположение текста на листе, соотношение шрифтов и постоянно думаю о том, как добиться того, чтобы человеку было проще визуально воспринимать информацию.

В ФОМ вы пришли, когда он был совсем молодым? С подачи мамы?

Это было в первые годы Фонда, тогда он только переехал в здание детского сада на Обручева. Помню, я пришла, а еще даже столы были не расставлены. Оказалась я здесь благодаря маме. Она работала в Институте проблем управления и подрабатывала в ФОМе. А я работала в Институте теории и истории архитектуры, который размещался в том же самом здании, что и Государственный научно-исследовательский музей архитектуры имени А. В. Щусева, прямо во дворе Ленинской библиотеки. Когда развалился Советский Союз, наука стала никому не нужна – и я осталась без работы. В ФОМе мне предложили поработать интервьюером. Сейчас я слышу о трудностях, с которыми сталкиваются полевики, а тогда все было легко – можно было зайти куда угодно.

Например, в районе Киевской было место, где сидели западные телекомпании: CNN, BBC, NBC, RTL. Такой маленький городок внутри большой Москвы. Я приходила туда несколько раз со стопкой анкет А4 и всех опрашивала. Ко мне там относились с глубоким уважением. Однажды я зашла в кабинет к англичанину. Темная, давящая комната – прямо Туманный Альбион, но даже в такой обстановке у меня не было ощущения, что я мелкий человек. Как-то разговаривала с немецким журналистом Гисбертом Мрозеком. Он приехал в СССР в 1980-х, женился на русской журналистке, да так и остался у нас. Прилично говорил по-русски, и вообще ему в России очень нравилось. Я спросила, что его тут удерживало. Он ответил: «У нас в Германии чрезвычайно скучно. Я точно знаю, что буду делать завтра, послезавтра, через месяц и даже через год. А у вас что ни день, то веселуха». Через некоторое время я включила телевизор. На экране был Гисберт Мрозек – плача, он рассказывал журналистам, что только что в Буденновске убили его жену. Это был 1995 год, шла первая чеченская война. Но даже после трагедии немец не уехал домой.

Вам нравилось работать интервьюером?

Мне было интересно встречаться с людьми. Эта работа научила меня разговаривать на равных с представителями разного социального статуса. Помню замечательную ситуацию. Страшный дождь. Я в резиновых сапогах красного цвета, сильно потертой куртке и со старым бабушкиным зонтом вхожу в здание Совета экономической взаимопомощи на Новом Арбате (знаменитый дом-книжка. – Примеч. ред.). А внутри – сплошные ковры. Ко мне подходит барышня в юбке-карандаше, на высоких каблуках, от которой пахнет духами, вероятно, чрезвычайно дорогими. Она смотрит на меня сверху вниз и спрашивает, куда меня проводить. И в этой ситуации у меня – никакого ощущения неловкости. А однажды я попала в дом к оперной певице. Мы записали интервью, а после пили чай и разговаривали о жизни.

Как долго вы проработали в поле?

Несколько месяцев. Потом меня назначили оператором: я сидела в офисе и вводила данные опросов, цифры. Работа была не самая интересная, но зато какой чудесный у нас был коллектив! Сотрудников было мало – и со всеми близкие отношения. Как в семье. У меня и ребенок в тот же садик пошел. В одном крыле здания сидели мы, а в другом располагался детский сад. Удобно!

Вы в ФОМе, работая рядом с мамой, должно быть, в прямом смысле чувствовали себя как дома. Когда трудишься бок о бок с родителями, вероятно, есть ощущение опеки и поддержки в случае чего.

Абсолютно никакой опеки не было. У мамы была своя работа, а у меня – своя. И своя собственная жизнь. Я тогда уже жила одна. Конечно, в какие-то моменты мама вмешивалась в мою работу, но нечасто. Я к ней тоже старалась лишний раз не подходить за помощью. У меня для этого были наставники: Елена Галицкая, Ирина Статникова и Мария Галчанова.

Вы сказали о семейной атмосфере в ФОМе времен детского садика. Об этом говорят многие наши коллеги – и у каждого свой пример. Какая история вспоминается вам?

Мы раньше иногда собирались в гостях у Александра Анатольевича. А его соседом был Аркадий Волож (один из основателей «Яндекса». – Примеч. ред.) – буквально через калиточку. Как-то Волож заглянул и спросил: «Может, дети хотят на железную дорогу взглянуть?» Я была с Федькой, Ирина Статникова с внучкой Анечкой, Федькиной ровесницей, им было года по четыре. И мы пошли к Аркадию домой, а у него на цокольном этаже – электрическая железная дорога во всю огромную комнату. Мечта любого мальчика. Дети играли там в то, во что им было дозволено.

ФОМ – частая тема ваших разговоров с мамой?

Мы живем вместе. Иногда я прихожу к маме консультироваться, например, по тому, как форматировать анкеты. Ну и просто поворчать из-за того, что я сижу с работой в выходные. А мама спрашивает, как в ФОМе дела. Она же многих из нынешних сотрудников знает лично. Просила показать ей фотографии с церемонии награждения сотрудников года. Ей было приятно увидеть знакомые лица.