«Не все же серьезные истории рассказывать про выборку – можно и смешные»

Директор по науке ФОМа Елена Петренко – о случайном приходе в социологию, встречах с выдающимися учеными и поворотах судьбы

qr-code
«Не все же серьезные истории рассказывать про выборку – можно и смешные»

Красивое и незнакомое слово

Как получилось так, что инженер увлекся социологией?

В профессию я пришла совершенно случайно. Я окончила Московский инженерно-физический институт по специальности «Вычислительная техника» и работала в Комитете стандартов, где в составе исследовательской группы изучала воздействие вибраций на организм трактористов. Бедных испытуемых, обвешанных датчиками, трясли в «кресле тракториста» и снимали показания приборов, а я обрабатывала результаты исследования и заносила их в таблицы. Однажды врач-физиолог из нашей исследовательской группы Ольга Кобринская познакомила меня с Ильей Борисовичем Мучником, который стал моим наставником и с которым вскоре я стала работать в Институте автоматики и телемеханики (ИАТ).

Как-то мой муж Валентин Петренко, возвращаясь с работы, увидел объявление о том, что Институт конкретных социальных исследований (ИКСИ) приглашает в аспирантуру, и предложил мне попробовать туда поступить. Я возмутилась, мол, как же я там буду учиться: я знать не знаю, что такое социология. «Но слово-то красивое, – возразил муж. – У тебя сданы все необходимые экзамены, подай документы, что тебе стоит».

Я подала документы, и единственным вопросом, который мне задали при приеме, был: «Как ваша фамилия?» Ответ я знала наверняка и была зачислена в аспирантуру ИКСИ АН СССР.

Узнав, что я поступила в аспирантуру, Илья Борисович сильно разгневался, говорил, что я не ведаю, что творю, что это чекистская организация. Потом несколько успокоился, когда я заверила его, что ни одна чекистская организация не будет квартироваться в подвальном помещении, где в то время был ИКСИ. Через несколько дней Илья Мучник позвонил и в обычной своей манере, ничего не объясняя, сказал, что мне нужно явиться в Институт проблем управления, в который к тому времени преобразовался ИАТ, к девяти часам утра. Я пришла в назначенное время – в Институте никого не было. Через некоторое время прибежал рыжеватый и лысоватый одновременно мужчина – Владимир Эммануилович Шляпентох. Он поздоровался, сказал, что мы будем делать выборку, и убежал. Так начался мой путь в социологию. И, как на любом пути, меня ждали и трудности, и счастливые случайности, и приключения.

Помню, в Институте проблем управления намечался какой-то семинар, где я должна была выступать с докладом по выборке. Илья Борисович в гневе бегал по комнате и кричал: «Вот завтра будут и Айзерман, и Браверман, что ты им расскажешь? Вот Сергей Новиков все знает! А ты? Что ты будешь делать?» В общем, сильно меня запугал и расстроил. Я в слезах позвонила Шляпентоху: «Я ничего не знаю про выборку, что же я буду говорить этим уважаемым людям?» На что Владимир Эммануилович сказал: «Леночка, успокойтесь! Вы им хоть сказку расскажите – они будут довольны». «Какую еще сказку?» – изумилась я. – «А про выборку».

В общем, участникам семинара я рассказала о том, что выборка – это замечательный метод, который позволяет минимизировать затраты на сбор данных. А автором такой методики выборки я назначила индийского математика Прасанту Махаланобиса (который был видным статистиком, но не имел непосредственного отношения к выборке), сказала, что Индия – бедная страна и там надо экономить ресурсы. Доклад приняли на ура. Самое интересное, что несколько лет спустя, рецензируя одну из диссертаций про выборку, я наткнулась на эту трогательную историю про бедную Индию и статистика Махаланобиса... Сначала мне было очень стыдно, а потом я подумала: «Значит, в этом моем мелком хулиганстве что-то есть. Не все же серьезные истории рассказывать про выборку – можно и смешные».

Моим руководителем в аспирантуре был Геннадий Васильевич Осипов. Лекции читали такие мэтры, как Юрий Александрович Левада, Владимир Александрович Ядов, Андрей Григорьевич Здравомыслов. Это совершенно великие люди, которые потом стали моими очень близкими друзьями.

Кого из них вы бы назвали своим крестным отцом в профессии?

На самом деле их было несколько. Это и Илья Борисович Мучник, и Владимир Эммануилович Шляпентох, и Андрей Григорьевич Здравомыслов, и Владимир Александрович Ядов. Я очень везучая – меня учила целая плеяда выдающихся ученых. Вот выйду на пенсию, буду писать роман про великих шестидесятников. (Смеется.)

Как думаете, с чем связан успех вашего поколения социологов?

Время такое было. Время обновления. Конечно, оттепель уже выдыхалась, но позитив еще витал в воздухе. Люди читали стихи Вознесенского, Ахмадуллиной, Рождественского, наслаждались атмосферой творчества и творили сами.

Социологи-шестидесятники по сути построили нынешнюю российскую социологию, потому что с конца 1920-х годов у нас ей практически никто не занимался. А в середине XX века социология переживала возрождение благодаря тем самым великим шестидесятникам (в своем аспирантском кругу мы их называли отцами-основателями).

Уже в 1960 году Борис Андреевич Грушин организовал Институт общественного мнения «Комсомольской правды» и пошло-поехало. Наладились связи с зарубежными социологами, а вместе с этим – и обмен опытом. А в 1987 году был учрежден ВЦИОМ.

Всесоюзная выборка по методике Киша

Расскажите об исследовании под патронажем газеты «Правда», которое вы назвали своим золотым веком в социологии. 

Это было грандиозное исследование: нам предстояло не только построить всесоюзную выборку, что само по себе было новаторством, но и измерить настроения, собрать мнения, оценки советских граждан. Наша группа (куда входили Владимир Шляпентох, Татьяна Ярошенко и я) ездила в Грузию, Молдавию, Среднюю Азию, где мы отрабатывали выборочную методику и разрабатывали инструкции по отбору респондентов по документам ЖЭКов. Было очень интересно наугад выбирать название населенного пункта, потом – адрес домохозяйства, потом – члена семьи и проводить с ним интервью.

Так как исследование проводилось под патронажем «Правды», а значит ЦК, местные власти встречали нас соответствующе – с почестями и угощениями. Но однажды, по-моему, в Душанбе, один из партийных боссов вместо теплого приема сурово отчитал нас, обвинив в том, что мы занимаемся пропагандой под видом исследований. Обвинительную речь прервал возмущенный вопль Шляпентоха, который на повышенных тонах объяснил чиновнику, кто мы такие и что ему будет за срыв социологического исследования.

Чиновник рассыпался в извинениях и тут же послал за угощениями.

Результаты нашего исследования были изложены в монографии «Социально-демографические показатели в социологических исследованиях», которая вышла в издательстве «Статистика», но, увы, без фамилии Владимира Эммануиловича, который к тому времени собрался уезжать из СССР. Он отказался и от авторства книги «Территориальная выборка». Когда стало известно, что Шляпентох намерен эмигрировать, под ударом оказалась вся наша группа выборки. Когда мы с Таней Ярошенко шли по институтским коридорам, от нас, как от прокаженных, шарахались даже те, кто раньше выказывал симпатию и заинтересованность. Исключением был лишь Геннадий Батыгин. Стоило нам с ним пересечься где-то в коридоре, как он заводил разные разговоры, как бы демонстрируя окружающим, что его отношение к нам не поменялось, что никакие мы не прокаженные. Вообще, Геннадий Семенович был очень интеллигентным, разносторонним (невероятно много читал!) и щепетильным человеком, старающимся познать суть вещей. Он не терпел никакой халтуры, был очень строг с сотрудниками, при этом сам не чурался никакой работы. Например, однажды на пару с Дмитрием Рогозиным опрашивал первых встречных прямо на улице, потому что срочно нужны были данные. Геннадий Семенович был очень светлым человеком, я горжусь тем, что имела счастье работать с ним.

В свое время именно Батыгин предложил Александру Анатольевичу издавать труды выдающихся социологов. Ослон загорелся этой идеей. Одной из первых книг был труд Германа Дилигенского, затем издали Ирвинга Гофмана, Уолтера Липпмана и других мастеров. Иными словами, библиотеку, книги которой стали открытием для социологов, ведь немногие труды западных мэтров тогда переводились. Оформление серии «Социальные науки» было пусть и не таким ярким, как у нашей «Социологии пандемии», но строгим, основательным. Я думаю, эта книжная серия до сих пор представляет собой ценность.

Возвращаясь к исследованию по «Правде», замечу, что выборку для него мы строили по методике Лесли Киша. Когда спустя несколько лет я лично встретилась с Кишем в Америке, он воскликнул: «О, я знаю! Мне Шляпентох сказал, что вы делали выборку по моей методике. Я горжусь этим!»

Расскажите о той поездке в США. Что вас поразило? Какое впечатление произвел Лесли Киш?

В Америке мы побывали на обоих побережьях, много чего видели, но не сказать, что увиденное меня поразило до глубины души. Ну небоскребы – и небоскребы. Все было как в кино: немного нереально и одновременно узнаваемо, ведь мы готовились к поездке. Мне кажется, чтобы как следует узнать место, дать ему проникнуть в душу, надо там пожить, а не смотреть на сменяющие друг друга картинки из окошка транспорта или беглым взглядом туриста на экскурсии.

Для американских ученых советские социологи тогда были диковинкой. К нам американские исследователи очень тепло и с интересом относились. Курировал нашу группу все тот же Шляпентох, который и организовал встречу с Лесли Кишем. На мой тогдашний взгляд, это был забавный, доброжелательный, внимательный старичок. Я была не сильна в английском, а он – в русском, так что пришлось общаться через переводчика.

Спустя два года после встречи Лесли Киш предложил мне стать его ученицей. Но я настояла на том, чтобы вместо меня в Штаты поехал Алексей Чуриков. Дело в том, что к тому моменту я устала заниматься выборкой, но сколько бы я ни пыталась передать ее кому-то, все было тщетно, поскольку занятие выборкой предполагает редкое сочетание математического и гуманитарного складов ума. К счастью, нашелся Алексей Владимирович.

Думаю, он провел в Америке не самые легкие месяцы, но результат был потрясающий. В общем, когда Алексей Владимирович вернулся, я с легким сердцем передала ему выборку и для меня это был настоящий праздник, поскольку работы в ФОМе у меня было очень много.

30 лет с ФОМом

Расскажите о своем знакомстве с Александром Анатольевичем Ослоном.

О, это была занятная история. Помню, мы собрались как-то у Ильи Мучника (у него тогда была комнатушка в коммуналке). А мне как раз муж подарил совершенно изумительную шубу – ни у кого в Москве такой не было. Ну и оставила я это великолепие на вешалке в коридоре. Потом выхожу, чтобы уйти домой: а шубы-то нет! Видно, кто-то из соседей или их гостей ее прихватил. Все в панике, я в расстройстве: как же я обратно пойду по морозу-то? На мое счастье, на огонек к Мучнику заглянул Александр Анатольевич. Узнав причину суматохи, он не стал долго размышлять, а бросился на улицу и догнал вора, благополучно вернув мне жемчужину гардероба. Поближе удалось познакомиться с Ослоном благодаря Татьяне Ивановне Заславской. У нее тоже была встреча на квартире, там за чашкой чая происходило распределение работ в создававшемся тогда ВЦИОМе: руководителем Центра стала Заславская, Грушин – ее заместителем, за мной закрепили выборку, а Ослон возглавил отдел обработки данных.

Итак, вы вместе начали работать во ВЦИОМе. А буквально через четыре года образовался ФОМ. Что, по-вашему, послужило главным стимулом к его созданию?

Желание независимости. В 1991 году группа сотрудников ВЦИОМа во главе с Александром Ослоном организовала Фонд Общественное Мнение, что позволило на коммерческой основе выполнять исследования, которые не входили в круг интересов основных заказчиков (ВЦСПС). Вырученные деньги ФОМ вкладывал в развитие, например финансировал уникальный проект «Народ и политика», руководителем которого выступал Игорь Клямкин. В ходе нескольких волн опроса мы выясняли ценности граждан, их представления о будущем, отношение к политическим лидерам, экономическим реформам. Для своего времени это был новаторский проект, где большое внимание было уделено визуализации эмпирических результатов. До сих пор помню эти красивые графики.

Почему-то ВЦИОМу такая самодеятельность ФОМа не очень понравилась, было заявлено о недопустимости вести подобную хозрасчетную деятельность, произошло институциональное разделение организаций.

Летом 1992 года ФОМ выехал из офиса ВЦИОМа и переехал в скромное помещение детсада на улице Обручева. Скарба было немного: стол, подаренный Заславской (за ним сидел Ослон), один компьютер, презентованный правозащитниками, и несколько стульев. Но главное – были мы, наши интеллект, энтузиазм, интерес и желание работать.

Это и помогло пережить непростые времена?

Думаю, да. Мы много и тяжело трудились, еженедельно проводя опросы. Кстати, еженедельные опросы начались еще до отделения ФОМа, в августе 1991-го, когда образовался ГКЧП. Представьте себе: страну трясет, общество бурлит, никто не знает, что будет завтра, а мы каждую неделю проводим опросы. Помню, как Лейла Васильева кричала в трубку вопросы нашим региональным партнерам и на листке записывала результаты их опросов. Кстати, тогда же и родилась наша знаменитая «Пента» (когда с момента формулирования вопроса до получения результатов всероссийского опроса проходит всего пять дней). Кроме нас в таком темпе тогда мало кто работал. Не сильно преувеличу, если скажу, что каждый проведенный общенациональный опрос был настоящим чудом, учитывая, что почти все делалось вручную – сотрудники полевого отдела совершали каждодневные трудовые подвиги. Потом, когда стали появляться деньги, мы их вкладывали в технологии и технику – это облегчало работу. Я думаю, что стремление все делать по последнему слову индустрии стало одной из составляющих успеха ФОМа. Мы были на передовых позициях и по применению опросных технологий, срокам выпуска результатов, и по качеству материалов. Но главное сокровище ФОМа – это, конечно, люди. Слаженная команда и качественное компьютерное обеспечение способствовали тому, что компания быстро набирала обороты. 1990-е были непростым, но интересным временем, когда мы проводили опросы по заказам политических партий, банков, газет, коммерческих фирм. Результаты опросов звучали на всю страну в популярной тогда программе Евгения Киселева «Итоги». ФОМ становился брендом. Поворотным моментом стали президентские выборы 1996 года, когда Фонд начал проводить опросы в ходе предвыборной кампании Бориса Ельцина. К слову, экспозиция мнений россиян относительно важнейших событий времени правления первого президента РФ представлена в нашей книге, изданной в 2002 году, – «Эпоха Ельцина: мнения россиян. Социологические очерки».

А какими проектами вы занимались в новом веке?

В 2001 году, который был объявлен Международным годом добровольца, стартовал наш проект «Гражданское общество». Тогда в преддверии первого Гражданского форума мы провели серию тематических опросов. На основе их результатов совместно с НИУ ВШЭ была издана монография «Поговорим о гражданском обществе». Это была большая работа. А в 2007 году ФОМ победил на конкурсе проектов «Проблемы развития современного российского общества» и получил грант, который позволил провести опрос 34 000 россиян в 68 субъектах РФ. Полученный богатейший материал был представлен в книге «Гражданское общество современной России. Социологические зарисовки с натуры». В общем, данная тематика еще долго присутствовала в наших опросах, позволяя замерять гражданское участие россиян. Потом последовало изучение феномена добровольческого движения, в ходе которого мы изучали его особенности, экосистему волонтерства, практики и стимулы общественного участия россиян и среди прочего – формы социальной ответственности бизнеса, феномен корпоративной благотворительности. Результаты этих 11-летних исследований легли в основу книги «Российское волонтерское движение: новый стиль жизни и новый этап развития», которая вышла в конце 2019 года. А потом пришел коронавирус, мы стали заниматься темой «Корпорации и пандемия» в рамках Проекта коронаФОМ и плавно перешли к концепту антихрупкости. Замечу, что в процессе разработки темы антихрупкости открылось много нового и интересного, пусть и пришлось многому учиться. Мне довелось учиться на протяжении всей жизни, порой надо было переступать через себя, чтобы двигаться дальше. Но дорогу, как известно, осилит идущий, и мне до сих пор интересно, куда еще свернет путь, который привел меня от построения общесоюзной выборки к наблюдению за антихрупкими российскими предпринимателями. Что там, за новым поворотом?

В 2007 году в интервью Борису Докторову вы сказали: «Уверенно назвать себя сегодняшнюю исследователем все же язык не поворачивается». Сейчас вы можете назвать себя исследователем?

Скорее социологом. Сейчас я бы хотела бы заниматься картинами мира, которые складываются на наших глазах.

Работа, изучение новых тем, методов исследования, да и просто адаптация к стремительно меняющимся обстоятельствам требуют энергии, деятельностной установки и интереса... Как вы отдыхаете?

С завидной регулярностью хожу в бассейн. Много путешествую. В последнее время полюбила пешеходные экскурсии с хорошим гидом по Москве. Да и обычный досуг – кино, театр, книги – никто не отменял. Силы дает и дружеское общение. К сожалению, многих моих близких друзей уже нет с нами, но те, которые есть в моей жизни, – на вес золота.

Есть ли у вас любимое место в России или за границей?

Конечно. Мое любимое место – подмосковная Дубна. Мой папа, которого в свое время послали туда запускать ускорители, говорил, что у Берии есть одна бесспорная заслуга: выбрал хорошее место для Дубны. Там прекрасная природа, удивительная Волга, ни на что не похожая атмосфера, особенно в той части, где располагаются научно-исследовательские институты. В Дубне прошли мои школьные годы, а, как известно, нигде звезды не светят так ярко, как в городе детства.

Интервью подготовила Валентина Глянцева
© 2024 ФОМ