Удивительная история Григория Кертмана о Елене Петренко
С Еленой Серафимовной мы знакомы с незапамятных времен. Правда, знакомство долго было шапочным. Лена была ученицей, коллегой и другом Владимира Шляпентоха; я же знал его не как мэтра советской социологии, а как давнего и близкого друга моих родителей (с тех совсем уже древних времен, когда Владимир Эммануилович был студентом истфака в Киевском университете, где преподавал мой отец).
Так вот, Шляпентох уехал из Советского Союза в 1979 году. Отъезд тогда означал окончательное и бесповоротное расставание: никто же не знал и мало кто мог вообразить, что времена переменятся и покинувшие страну смогут приезжать в нее, электронной почты, мессенджеров и т. д. не было и в помине, а переписка с эмигрантами была делом очень сложным и рискованным… В течение нескольких дней в открытый дом Шляпентоха – а он был гением общения, и круг знакомств у него был поистине необъятным – шли прощаться друзья, знакомые, коллеги. Непрерывное застолье, несколько наигранная жизнерадостность, искрометный юмор и общая забота – чтобы происходящее как можно меньше напоминало поминки.
Но приходили далеко не все: поток посетителей в таких ситуациях тщательно сканировался соответствующими инстанциями (и все это понимали), и хотя серьезных неприятностей у тех, кто подобным образом расписывался в своей неблагонадежности, как правило, не было, многие предпочитали проявлять «благоразумие». Лена была там, кажется, все дни напролет, и, разумеется, поехала провожать Шляпентоха в аэропорт, что почиталось тогда совсем вызывающим поведением.
Но – и это уже нетипичная история – дальше Владимир Эммануилович установил такой порядок: он ежемесячно (4-го числа) в одно и то же время звонил из Америки своему ближайшему другу, художнику и замечательному человеку, и говорил с хозяином дома, а затем – со всеми, кто оказался там в это время. Для него эти беседы были очень важны и по-человечески, и (возможно, в не меньшей степени) профессионально, как глубинные неформализованные интервью – он же продолжал изучать советское общество. Я говорил с ним изредка (может, один-два раза в год), а Лена практически каждое 4-е число – из месяца в месяц в течение многих лет – приходила в этот гостеприимный дом и дожидалась своей очереди.
И это – не только про преданность учителю. Лена как мало кто умеет дорожить отношениями с людьми, умеет дружить, умеет помнить хорошее и «забывать» (то есть, на самом-то деле, прощать) плохое. Я этому в ней поражался не раз и не два за годы знакомства – в конкретных ситуациях. Привел бы примеры, и даже довольно свежие, да сплетничать не хочется. «Да будем мы к своим друзьям пристрастны! Да будем думать, что они прекрасны!» (Ахмадулина, если кто не знает) – вот этой мудрости Елена Серафимовна следует как мало кто (я других таких не знаю).
И в ФОМ я попал благодаря Елене Серафимовне. Тут история такая: в конце 90-х откуда-то перепала мне дискета (были такие древние носители информации) с результатами опросов ФОМа, кажется, за год. Бесценный материал для моих тогдашних академических штудий. Но беда: дискета не открывается. И тут я вспоминаю, что Лена Петренко, вроде бы, именно в этом ФОМе работает. Узнаю ее телефон через общих знакомых, звоню, объясняю ситуацию. Ладно, говорит, решим проблему. Приезжаю в ФОМ (электронной почты по-прежнему нет), данные мне перезаписывают. Ну и дальше – неожиданный поворот: вот, говорит Лена, наши свежие данные (помнится, о первой реакции на назначение Кириенко и. о. премьера – весна 1998-го), и предложила мне написать по ним что-нибудь. Ну, почему бы и нет? С данными опросов Гэллапа, Харриса и прочих мне работать раньше доводилось, но так, чтобы со свежими результатами опроса, да еще в оперативном режиме – это был новый опыт. Написал несколько страниц, был представлен Александру Анатольевичу Ослону. Как говорится, слово за слово – и вот оказался здесь. Естественно, когда я ехал в ФОМ с дискетой, у меня и в мыслях ничего такого не было.
И сколько еще в ФОМе людей, так же или как-то иначе завербованных Еленой Серафимовной за 30 с лишним лет? И, надеюсь, благодарных ей за это.